Заходишь в зиму, как в ледяную воду.
- Отрезвляет? – кто-то спросит ехидно.
Скорее окончательно выводит из себя.
Обесточивая вены, замораживает все ощущения, кроме остроты оголенных нервов.
Теперь ты знаешь, где на теле находится каждый узелок судорожных чувств. Это
едкое покалывание – физический гид
местами, где время от времени затекает и немеет душа, что прибывает в
неестественном для себя положении.
Ты амфибия под этим серым зимним солнцем.
- Скажи, ведь тебе это нравиться?
Да, да…нравиться. Нравиться ждать,
переступать с ноги на ногу, как заколдованный, вглядываться в небо, где должно
быть солнце, жмуриться, случайно успокаиваться, закрывать молочного цвета глаза
и, в конце концов, засыпать, постепенно исчезая в этом сером свете. Ты
растворяешься, пришедший ниоткуда и пропавший на глазах, будто медуза, пойманная
детьми в соленой воде и выброшенная на горячий песок.
- Захотелось стать чем-то необъятным?
Ведь на самом деле это то, чего хотелось
больше всего – стать чем-то незаметным в чем-то величественном, что сосредоточено
везде и в каждой мелочи. В городских улицах, просоленных ботинках, в пересохших
потрескавшихся губах, с которых слизываешь морозный воздух, в забрызганных
слякотью газетных ларьках, на лицах кондукторов в дутых жилетах, в нагрудных жетонах
солдат на войне, в закутанных шарфами по глаза детях, в закашлявшихся очередях
поликлиник, в елочных ярмарках, что похожи на выставку кунсткамеры, в спящих
пролетах метро, в потертых кульках стариков, в слезящихся от ветра глазах
бродячих собак, сидящих у мясных прилавков…
Тебе не просто хотелось стать частью
всего этого, тебе хотелось быть всем этим, ежесекундно ощущая всю гамму вкуса дня.
Ты был бесцветным, потому так отчаянно искал ту самую формулу краски. Краски, которой
можно было раскрасить собственные глаза, наконец, почувствовав себя живым, почувствовав себя самой жизнью…
Но что если однажды захочется тепла..?
.jpg)
