Убивця Янголів

Убивця Янголів з-за спини підкрадавсь,

Вичікував на слушну мить.

І в друзі він так вперто набивавсь,

Що Янгол згоден був усе лишить.

Він крила з шелестом складав, як то бувало.

І пір’ям білим крилася земля.

Та небо сіре все йому прощало,

Бо застеляла очі щирості імла.

І враз зчинилось блискавкою небо,

Бо вже внизу чекав Убивці спис.

Злітав той Янгол лиш зі словом:«Spero!»

І впав він з серцем враженим наскрізь.

Так Янголи у наших душах гинуть.

І день за днем Убивці бракне сил,

Бо Янголи, відтак, до нього вже не линуть.

Піднявшись з попелу, вони не зичать крил.

Февраль для Скрипки

Скажете странное имя? Да она и сама это всегда знала. Прилипло еще как-то со школы. Казалось бы нормальная  фамилия – Скрипова, и обычно такие фамилии не дают оснований для кличек. Но это получилось как-то случайно, невзначай кто-то обронил из школьников слова :

- Скрипова, а ты никогда не пробовала на скрипке играть? Представляешь, как бы было смешно – «Скрипова на скрипке…» .

Так и повелось. Это было совсем не обидно , когда тебя называли Скрипкой, а даже как-то необычно и музыкально.

Школа ушла, а с ней и одноклассники с их невинными шуточками. Но Скрипка оставалась та же. 20-летняя девчонка с открытой душой и бесхитростными действиями. Как же она слишком тонко чувствовала все, что происходила вокруг нее! Порой это так мешало жить, ища в прохожих жизнь, заглядывая им в глаза с вопросом о правде. А правды ей никогда не дождаться. Хотя был тот, кто подхватывал ее на лету. И не было для нее тогда трудностей, ведь все решалось очень легко и быстро, когда мысли совсем о другом. Она долго к этому шла, проходя миллионы тысяч лиц. Она всегда пыталась сказать ему:

 - Тебе не нужно говорить, чтобы я услышала. Тебе не нужно звать, чтоб я обернулась. Тебе не нужно уходить, чтобы я заметила.

Но эти слова почему-то терялись в мишуре пестрых фраз разговора. А он был уставший, и эта усталость была ей понятна. И раз за разом ей то и дело хотелось ее снять. Заставлял гореть то льдом, то пламенем, а Скрипка в этом процессе жила , как феникс, потому, что она  уже не могла существовать без этих возрождений. Она узнала, как звучит струна…

Ее было немного, а сегодня утром не стало совсем. Она никогда не знала , что агония может быть не только от температуры, но и после обычных звуков, что складываются в слова. Снег таял и бил картечью в карнизы окон, от чего она просыпалась каждые 10 минут, как от выстрела в спину.

- Мне кажется, что меня нет. - твердила Скрипка. Ее подвесил над пропастью тот, кто раньше подхватывал на лету. Некому больше подхватывать. Ощущение падения продолжается долго. Произнесенные Скрипкой хорошие и искренние слова смотрели на себя в зеркало и обращались в каких-то уродцев. Она не верила в то, что такое возможно!

- Что это за зеркало? Неужели мои слова такие ничтожества?

 Все покрывалось мхом, отбирало воздух и возвращало пустоту, от которой Скрипка так недавно со счастьем избавилась, от которой бежала, стремглав не оборачиваясь. Она сделала последнюю попытку обернуть эти слова, да только и они показали ей на дверь.

Дым кальяна… она пыталась вдыхать его все глубже.

- Дым… все дым. - повторяла Скрипка. Кроме дыма не было больше ничего. Изнутри было вытащено все, и теперь этот вакуум она пыталась заполнить этим дымом.

- Говорят, что от него помутняется рассудок... Ну давай же, давай..! Чертово вранье! - с полным отчаяньем Скрипка проклинала все эти глупые россказни о кальянном курении и его наркотическом влиянии. Нечего не давало ей возможности забыться.

- Человек - ведь это не слова, а то, что он делает. Ведь так меня всегда учили! А что теперь?  Теперь я вишу за эти слова над черным ущельем. И если я даже туда упаду, этого же никто не услышит. Я знаю, как звучит струна. Теперь я знаю, как она молчит…

 В этот момент Скрипка почувствовала какой-то щелчок у себя внутри.

- Что-то оборвалось или это я уже начинаю падать? - подумала она.

Так с треском падает вековое дерево сраженное молнией, так падает на землю обожженная солнцем птица, так рвется на скрипке струна от разъяренного смычка. Так началось падение Скрипки. Куда? Неизвестно. Но понятно наверняка одно: там, внизу твердые ладони земли и уклониться от них нельзя. Можно лишь надеяться на того, кто подхватывал на лету.

А надеяться ли..?  

  

Февраль. Достать чернил и плакать! 

Писать о феврале навзрыд, 

Пока грохочащая слякоть 

Весною черною горит. 

Достать пролетку. За шесть гривен 

Чрез благовест, чрез клик колес 

Перенестись туда, где ливень 

Еще шумней чернил и слез. 

Где, как обугленные груши, 

С деревьев тысячи грачей 

Сорвутся в лужи и обрушат 

Сухую грусть на дно очей. 

Под ней проталины чернеют, 

И ветер криками изрыт, 

И чем случайней, тем вернее 

Слагаются стихи навзрыд.

Б. Пастернак

P.S. Никогда не думала, что буду писать нечто подобное. Но когда нет возможности об этом говорить, можно обратиться с просьбой о терпении только к бумаге.

В твоїх долонях

В твоїх долонях візерунки неба.
Там вічність, перехрещення стежок.
Шукай в них те, що долі треба
Для здійснення всіх мрій і всіх думок.

Нехай вони з падінням всі зникають.
Я пам’ятатиму їх вічності політ.
Як з ніжністю в долоні нам лягають
Зірки удаваних прожитих наших літ.

Твої долоні з візерунком долі.
Веди мене стежками цих доріг
Допоки з неба падатимуть зорі,
Допоки не розтане весь цей сніг

Я хочу, щоб ти бачив сни

Кому вдавалось бачить сни,
Той щиро вірить у безодню,
У теплий сніг лісами навесні,
У щирість слів, бо це природно.

Немає дивного і втому,
Щоб перелякано піти.
З бажанням знову буть самому,
Закрити очі, обірвать дроти.

Зберу для тебе всі цілунки з неба.
Політ у сни – то все вони.
Прислухатись до слів нічних віщунок треба.
Я хочу, щоб ти бачив сни.

И каждое утро он будет с похмелья...

И каждое утро он будет с похмелья,
С седыми глазами, холодной рукой.
В табачном дыму убивать вдохновенье.
Сжимая тетрадь, порой со слезой.

Не нужно, не трогай его ты забвенья.
Он просто сглотнет кофейную муть,
С лицом одиночества всего поколенья,
У них же не кровь уже в венах, а ртуть.

Он кроткий сидит, с безумием тихим.
Теперь для него здесь последний приют.
И будет лишь ждать, как сказано Ветхим,
Когда уже в Нем Человека убьют.

Я позичаю мрії снам...

Я позичаю мрії снам,
Я віддаю їх на поталу.
Я розривати мрії стану,
Якщо їх вчасно не роздам.


Чи раз набгать, як еполети?
Нехай отак собі блищать.
Незбутні, хворі , все ж горять.
Нехай любуються естети.


Гірку пігулку запиваю.
Нехай все лишиться як є.
Бо все одно колись мине
Той крик крізь сни: Я потопаю!


А що залишиться на потім?
Я мрії витворю нові,
А потім знов роздам , як ті.
Де серцю важче, легше плоті.

Твои часы

Не так давно я садилась за белый лист бумаги и не чувствовала перед ним страха или смущения. Я говорила все, как есть, потому что знала, что слова, сказанные в чей-то адрес, останутся неузнанными. А теперь обдумывается и взвешивается каждое слово. Только нужно ли вот так доводить до стерильности свои мысли и чувства?

Даже в своих дневниках порой хочется так замаскироваться, чтобы я сама не узнала себя, чтобы посмотреть на себя в зеркало с новым лицом, чтобы убедить себя в выдуманной реальности. Ухожу, убегаю от ответа, от честности перед самой собой.

Но приходить момент, когда уже так, как было раньше, больше не будет. Когда время останавливается в одной точке и ждет твоего решения, твоего толчка для замершего маятника. Вот так и я сейчас стою в какой-то старинной часовне , с ключом в руках для древних механических часов. Нужно лишь один поворот и застучит железное сердце, нужно лишь одно прикосновение - и возобновиться жизнь, и пойдет новая кровь сосудами заржавелых шестеренок.

И вот я уже здесь, и у меня есть все инструменты, которыми можно совершить эту временную инициацию. Но вдруг, вспоминается, что уже однажды заводился подобный механизм, доверенный моим действиям и рукам, и он был открыт для нового движения и отсчета, и звенели его переливистые раскаты каждый час. Но вскоре каждый этот час начинал превращаться в ложь. Часы то спешили, то замедляли свой ход. А я все продолжала к ним подстраиваться, думая: Может это была моя ошибка? Ведь это мои руки давали им жизнь. Больше ведь никого они к себе не подпускали кроме меня? Или… это я себя в этом уверила? И вот потому ложь стальных раскатов превращалась в слова эпилога. Все уходило. Часы продолжали идти, а моя жизнь снова встала.

Но вот сейчас… должно быть совсем другое. И ключ другой в руках и механизм не похож на прежний, и звон у них совсем иной. Но, только поднося к этим часам руку, она вдруг начинает дрожать. И совсем не от того, что не уверенна в том, что нужно положить отсчет новому времени именно сейчас, а от того, что новой лжи от перезвона выдержать уже не будет мочи. Только бы они были исправны, твердишь шепотом с мольбой. Только бы исправны… И тогда уже совсем не важно будет ли новый эпилог и когда он будет. Не важно, потому, что маятник уже начнет свой ход, потому что я вдохну жизнь в это бездыханное железное тело, я подарю ему надежду на вечный звон, я научу его новым краскам мелодий. И часовня будет дышать, и по ее венам будет пульсировать кровь, будут вертеться шестеренки и в один момент слетит с них вся вековая ржавчина.

Можно пережить все, даже их остановку. Но мольба, останется едина: Только бы не врали… только бы не врали…. Только…

Facing

Наперекір, навпростець , поміж вас
Йтиму далі… я буду… я буду!
Я зійду на той клятий Парнас,
Звідти ж скину минулу наругу.

Ревом, криком, шалено, навзрид
Я розіб’ю всі вікна байдуже.
Поруч буде холодний зимовий нічліг,
Де зотліють всі муки, мій друже.

Небыль

Он шел, гася следами небо,
То, разжигая его вновь.
Он вкладывал мне в руки небыль
Как часть своих туманных снов.

Он оставлял мне лишь вопросы.
Желал, чтоб я пришла сама.
Уже хотела в пропасть все забросить,
Но задрожала вдруг рука.

Я шла, гася слезами небо,
То, разжигая его вновь.
Я забирала всю ту небыль,
Чтоб он хранил к весне любовь.

Сатира осеннего дня

Не выбирать, не решать, не задумываться.

Без верных поступков – меньше проблем.

Чтоб так на лету задохнуться,

И вера, отнюдь, не ко всем .


Этой осенью все в одиночку .

Слышим «да», но всегда не от тех.

Жизни даем небольшую отсрочку

И выживаем в пространстве помех.


И бесцветная муть наших кружек,

И безжизненность серых квартир…

Это все вереница подружек,

Что вручает бесстыжий наш мир.


Вот сатира осеннего дня.

Вновь ты скажешь, что я не права,

А она тебе броско, открыто в глаза

Вмиг убедит, что была я права.


И не услышишь: Когда ты придешь?

Ветер бросит в лицо обещанья.

Скажешь Осени: Снова ты врешь?

А она все припомнит тебе на прощанье.


Не выбирай, не решай и не верь.

Все уйдет вместе с мертвым листом.

Робким шагом ты время не мерь.

Все еще будет, но только потом…

Алло!

Алло!
Чекать дзвінка, як вироку німого,
А потім затремтіти від того "Алло!"
Не дихать ані вимовить і слова.
Та з твого боку тиша все одно.

І телефон, як знак німого болю,
нагадує, що все пішло у тлінь.
Лиш те "Алло..." відведенною роллю
Помножить ряд моїх ведінь.

Кому-то летать, а кому-то ползать

Сколько еще будет таких милых рассказов? Нет, вы мне скажите! Долго мы будем питаться этим обманчивым светом?
Ты там, а я здесь. Мы можем только поменяться местами, но оказаться в одном месте не можем. Куда приведет меня в очередной раз зигзаг моих строк – я не знаю. Но время покажет, кто на самом деле был слабее! А слабыми люди бывают только, когда им приходится произносить слово: «Опоздал…». Слабыми становятся тогда, когда не могут сорвать с лица маску и делать в жизни так, как подсказывает сердце, а не холодный расчет и рациональность. Сама же рациональность приземляет людей и делает их души плоскими. И тогда в этих душах не может поместиться свобода.
Хотя и «свобода» - понятие относительное. Кто-то может быть узником, даже владея миром, а кто-то свободен в пространстве «четыре на четыре». Многие опрометчиво считают, что вот сейчас пара слов все изменит… вот, одно… второе… И тут с ужасом понимают, что лучше бы ничего не слышали, лучше бы ничего этого не было. Иногда молчанье может спасти все, ведь в нем мы по крупицам сознания мы можем сами собрать даже то, чего нет, а не просто довольствоваться тем, что уже необратимо кем-то сказано. И этот кто-то начинает быть незаметным, или мы специально делаем его таким – трудно сказать. Если человек ничего в вашей жизни не значил, то он растворяется легко, а если значил, то мы всеми мыслимыми и немыслимыми усилиями растворяем его сами. И тут сразу возникает желание однажды подойти и шепнуть что-то на ухо, чтобы шепот еще долго звучал где-то в подсознании…оставить без ответа и уйти.
И тут уже решается совсем другое: кто дальше полетит, а кто продолжит свой путь, пригнувши голову, прячась от новых взмахов острого крыла судьбы. Летать или ползать, ползать или летать. Говорите выбирать нам? А что если этот выбор нагло делают за нас другие?

Летать...

Летать...
Биться о стекла и не взлетать.
Искать...
И в пожелтевшей листве потерять...
Пройти...
Не оставляя следов невзначай.
Как бы уйти, на секунду не стать...

Мечтать...
А Голубей за окном не поймать.
Кружить...
Тихим дождем над землею рыдать.
Забыть...
Чтобы за мною захлопнулась дверь.
В летнюю ночь вместе с небом упасть...

Летать...

Красные ленты

Пришло время верстать красные ленты. Их накопилось слишком много. Месяцами складываешь их в потаенную шкатулку, прячешь ото всех, а главное от себя. Однажды находишь ленту, присваиваешь ее, а потом приходится прятать, чтоб не вспоминать, чтоб вновь не брать в руки. Этот красный шелковый кусочек ткани очень сложно потерять, он все время попадается на глаза, а когда их уже несколько, то они начинают просто опоясывать твою жизнь.

Красные ленты начинают сплетаться в сеть. Узлы становятся все крепче, а воля все слабее. Шкатулку закрываешь на ключ, и на какое-то время становится легче. Но потом снова начинаешь метаться. И все это заканчивается тем, что, либо присваиваешь новую красную ленту, либо взламываешь замок шкатулки и достаешь ту саму, знакомую и уже такую затертую.

На тебя начинают смотреть, как на умалишенную. А что? Пускай так и думаю потому, что теперь ты свободна от Бога, свободна от веры, свободна от обязанности понимать остальных. Твой джокер в рукаве - твое безумие, оставленное красной полосой, той тканью, что развевается на ветру. Ту самую, красную ленту мы кладем в потайной карман пиджака с левой стороны. И ты говоришь себе «Захочется любви - ты вспомнишь не меня…». У каждого в крови привычка забывать. И совсем неважно, кто в ответе за то, что было вчера.

Писать письмо. Нужно написать письмо. Без адреса, без подписи, без даты. Отправить в никуда. И по старинке перевязать лентой, перевязать красной лентой. Она крепко перетянет слова, скомканные в конверте. Они будут услышаны. Пусть не сейчас, пусть через несколько лет они найдут своего адресата, и тогда красная лента будет храниться в его потайной шкатулке, а ты, наконец, перестанешь быть зависима от переплетения этих линий.

Я VS Тень

За одним столом в карты с тенью
С хитрым взглядом то она, то я
Да и выбрала ее я мишенью
От того, что похожа она на меня.

Словно с зеркалом, сама я играю.
Тень напротив как будто судья.
В ней себя по чучуть убиваю,
То хочу, чтоб мы были друзья.

Я на кон поставила чувства
Ощущение сущности "я".
И выигрывать мне не присуще.
Я бы сдалась , но тень то моя.

Мы молчим всегда про одно.
Карта к карте ложится упрямо.
И покой мне узнать не дано.
Тень заставит смотреть меня прямо.

Я раскрою все карты свои,
Брошу все я на стол без сомненья.
Посмотрю, тень, в глаза я твои.
Полдень даст за мгновенье решенье.

Я решу, и Тень даже не узнает,
Что когда-то я играла с ней.
В полдень она тихо исчезает,
Я надену крылья и вознесусь над ней.

Hardship crown

Why you unchain my soul?
I didn't want to fly down.
You made inside me a hole,
You put on me a hardship crown.

And now I on the very brink
I hold in hands my sorrow
Today I can not sleep a wink
And this don't change tomorrow.

I guess I will be strong
But you as weak as water.
I met you - it was wrong
But now I'm standing on acroter.

So I will live a daily life
And try to understand extinction
Of minutes in untimely strife
But every day don't have distinction.

Хто?

Мій пошук вийшов на останнє коло.
І на питання "Хто ж для тебе я?"
Я відповім, що стала тінню остраху і болю,
Осліплим звірем, бранцем почуття.

Безглуздість споглядань і відчай поривань в безодню.
Залишуся тепер хвилиною твого життя.
Холодний погляд відібрав у мене волю.
Ти вкрав мене, забрав останнє "я".

Та біля тебе порожньо ніколи не було.
Я необачливо повірила в оману.
Мене зпросоння щось до тебе привело,
Ти лиш впусти чи зачини сталеву браму.

Бо каяття з полону душу не звільняє
І знов запитую "Хто ж є для тебе я?"
Та тільки шепіт мій знесилено лунає.
Ти не дізнаєшся, що я була твоя.

Художник

Коли художник починає змінювати своїкольорові полотна на чорно-білий екран, то це означає, що його остання грань розжарилася так, що досягнута межа і пора починати, якнайскоріше, бігти... бігти, якнайдалі.

Його пензлі давно покинуті і проходять випробування вічності. Їх пожирає віковий пил, а вони навіть і не підозрюють, що могло бути все абсолютно по-іншому. Мольберт вже давно десь схований за шафою, де він всмоктав запах нафталіну і старої пам'яті.

А колись все було інакше. Невеличка квартира на вулиці Rue Moliere. На ній було завжди тихо, хоч вона і виходила до самого серця Парижа. Білі вікна впускали в дві кімнати простір. Зранку Художник відкривав їх як тільки сходило сонце. Йому завжди хотілося вкрасти собі найперші промені. Найперші. Бо вони були чисті, незаплямовані буденними турботами. Художник , спираючись руками на підвіконня, підносив своє обличчя до ранкового тепла, заплющував очі та жадібно ковтав повітря.

Розплющивши зіниці його погляд завжди потрапляв на невеличку табличку, що розташувалась на стіні готелю навпроти: «Тут зупинявся перуанський поет Сесар Вальєхо (1892-1938)». Кожного разу Художник вдивлявся у викарбувані літери, наче вперше. Хоча це був такий собі ритуал ранкового споглядання. І мова вже не йшла про самого Вальєхо чи про його «Спотикаючись серед зірок…» - це були вже неусвідомлені погляди, приймання того, що є.

Потім на балконі Художник за невеличким круглим столиком пив гарячу каву, споглядаючи на парижан та туристів, що поодиноко проходили повз. Непоспішаючи роздивлявся вікна в будинку, що навпроти. Його завжди цікавили вікна. Вони були щілинами в чуже життя, і для нього, як для дитини, це було спокусою в них підглянути.

Проте того ранку щось було не так як завжди. Художник усвідомлено відчував чийсь погляд. На одному з балконів будинку навпроти стояла Вона. Спершись плечем на стіну, Вона пильно вдивлялась своїми зеленими очима в обличчя Художника. Він бачив її вперше. І чому? Здавалося б на такій вузькій вуличці всі про всіх все знають. Але Вона… Це було незвідане створіння потойбічного світу, білий ситець її сукні, наче зефір сповивав у своїх обіймах її стан. В її очах концентрувався всесвіт: шелест весняного лісу, шовк морських хвиль і якась дитяча безтурботність. Їх усмішки здійснили привітання.

«Це те, що я шукав усе життя» - десь пролунало в далекому світі Художника. День за днем його пензлі залишали на полотні музику душі: цей сніжний зефір, ефірність весняного лісу і ці ранкові зустрічі. Він дозволив Їй увійти в своє життя. В життя , яке до того часу люди пізнавали лише за непомітним підписом в кутку картини. Парижани завжди заклопотано огортали себе буденними турботами, а проходячи повз Place du Tertre не завжди звертали увагу на вуличних художників. Серед них часто був і Він. Художник створив власний світ фарб, світла та тіней. В своїй невеличкій кімнаті-майстерні Він ангельськими порухами творив світ бездоганності та суперечності, реальності та ілюзії. Він бачив вади цього міста і перетворював їх на примху життя. І його завжди дивувало чому самі городяни не бачать Париж таким. Мистецтво ж для них було декорацією. Картина – елементом інтер’єру, чи даниною моди. Навіть купляючи у Художника картини в друге, вони все одно його не пізнавали і лише з часом помічали в кутку дві невеличкі літери «N.P.», що вже колись бачили.

А Вона пізнала його по очах. Вона непомітно відчинила двері його квартири і з вітром оселилася в його кімнаті. Вона була єдина, кого Художник впустив до своєї келії мистецтва. ЇЇ парфуми назавжди залишили свій аромат у його майстерні. Художник щоразу випивав Її очі, а вони все одно продовжували сяяти в темряві. Вона дарувала йому надію теплої весни, спокій безодні міста. А Він віддав їй найдорожче, що у нього було – свої фарби. Одвічна посвята відчуттю, емоції, преклоніння перед красою та чистотою ночі. Казка, подарована потойбічним створінням, могла розвіятись будь-якої миті.

Проходив час, а Художник так само продовжував шукати відповіді на свої питання в Ії очах. Вона ж стала часто виходити гуляти то вдень, то ввечері, залишаючи Його самого. Під вечір вона сідала у крісло з келихом терпкого вина, а Художник вкладав в її долоні свою долю. Вона ж необачно її розсипала. Скоро вона почала йти від нього і вночі. А Він сідав біля вікна і дивився в небо, пригадуючи той день, що назавжди змінив його життя. Гірка кава залишала щоразу відчуття смутку і забутого ранку. Вона то йшла , то поверталась… Художник то чекав, то пробачав.

Був останній вечір. Вона зі смутком покірно сиділа в кріслі, а Він в останнє писав її очі. В Її руках ніжка келиха, немов балерина на пуантах, виконувала своє обертання. Але ця балерина надто тендітна. Вона не може вічно вражати своєю граціозністю. Вона розпліскується і фатально закінчує рух. Так сталося і цього разу. Ніжка келиха вивільнилася з Її пальців і злетіла вниз. Краплі розсипалися гранатовими зернами по дерев'яній підлозі і перемішалися з дзеркальними скельцями. Художник різко повернув голову, холодними пальцями страх доторкнувся до Його спини. Сьогодні не так. Не так, як учора. Він випадково розчавив гранатові зернята в своїй долоні і червоні краплі потрапили на його білу сорочку. Це був останній вечір. Це була остання ніч. Це був перший ранок, коли Вона не повернулась…
«Одинак в чотири стіни...» - ці слова забутого Вальєхо стали лейтмотивом його буднів.
Одинак в чотири стіни,
о, коробка в чотири стіни,
безнадійна вічна цифра!
Чи знав тоді Художник, роздивляючись меморіальну дошку, з уже таким рідним ім’ям Сесара Вальєхо, що Його життя стане плисти за реальністю слів цього поета. Художник назавжди зачинив свою майстерню. Він не міг більше там бути, адже її парфуми були там скрізь. Вона забрала у Нього його келію мистецтва. Чорно-білий фільм перетворився на життя. Два тижні із зачиненими вікнами, два тижні без Rue Moliere та Place du Tertre. І знову Вальєхо переслідую і наче сміється над ним, адже він тепер «Той хто носить годинник і бачить Бога на циферблаті, той, хто залишився чесним, а померти не в силах…»

Колишній Художник, йдучи по осінньому парку, вже ні про що не думав. Він такий же порожній, як і небо над його головою. Перебираючи грубими, дірявими від байдужості черевиками клубки мертвого листя, в його пам'яті вже не з'являлися ті бездоганні образи. Істинна, яка раніше для нього була така прозора і зрозуміла, стала нерозв'язною алгоритмічною функцією, роздуми про яку доводили його до повної несамовитості. Рішенням всього для нього було повне зречення, зречення того, чому він так свято вірив усе своє життя. Будь-який спомин тепер обпалював його зсередини, завдаючи такого болю, який не підвладно було витримати навіть Богу.

Йдучи, він вже не уявляв, де він знаходиться, і як знайти дорогу назад його вже не хвилювало. Він пройшов повз будинок, який як близнюк був схожий на усі інші. Але в одному з вікон він побачив до болю знайомий силует, цей білий зефір. Він не міг дихати, у нього в голові промайнули тисячі фраз, які він хотів сказати. Він трохи не кинувся вгору, але один силует миттєво замінився іншим.

Зараз він дивився на усе місто і бачив в ньому те, чого ніколи не помічав. «Бруд… Скільки бруду!» - подумав колишній Художник. Він як ніколи відчував під своїми ногами тверду основу, слизького, як долоні дощу, карниза. Сьогодні Він відпустив себе. І тепер очам художника, які раніше віддзеркалювали весь світ, було визначено вічно віддзеркалювати тільки небо.



                                                                                              Шаг вниз- обнимусь я с ветром.
                                                                                              Взгляд ввысь – и уже далеко…

Она

Просыпаясь, мы перестали себе улыбаться. Мы смотрим не в зеркало, а сквозь него. Мы перестали утром искать рассвет. Наши зашторенные окна, как глаза с дырами.Горький чай, сухой хлеб… Она утром не видела жизни, потому как она с водой вытекала из нее в раковину ванной комнаты. Потом прозрачной выходит из дома. Идя, думает о том Ком-то. О том, кто вчера навеял сон, кто незримо, неосязаемо, невидимо касался Ее плеча. Это, как привычка дышать – уже незаметная, но такая же необходимая.

Утренняя улица бездуховна. Она еще не призналась себе, что уже не та, что вчера и еще не та, что завтра. Она принимает Ее, дает пространство. Казалось бы – зачем?

А нет, что-то не выходит. Не таким воздухом Она вчера дышала. Тот был терпким, тяжелым, он то душил, то мягко стекал бальзамом по горлу. Зачем Она это вспоминает утром? Она не хочет, но вспоминает. Убеждает себя, что это деревянные крылья. Она цепляет каждый день их себе к рукам, взбирается повыше, делает глубокий вдох и… Она летит! Недолго, обманчиво, но летит. Абсурд ситуации в том, что деревянные крылья потянут в конечном итоге вниз и придется замазывать синяки на своих руках.

Этот день сталкивает с лицами людей, которые проходят сквозь, проходят мимо, бросая в тебя слова, питая ненужной информацией. Ее прозрачность становится замутненной.

К вечеру Она поднимает глаза вверх. Она глотает звезды, которые стекают с неба вниз. Опять кто-то напоминает о себе. А она не хочет. И снова рука на плече. И Она опять принимает за свои, слова чужого человека. И почему этот Кто-то не спросит, почему не поинтересуется – "как мое утро?" А оно с дырявыми глазами окон. Этот Кто-то только забирает Ее вечер. И она молча водит пальцем по краешку бокала, сотрясая пурпур на его дне. И снова слова дрожью пронимают изнутри. Она судорожно смотрит на них и ищет в них себя, пытается, угадывает и находит. И уже не важно так ли это на самом деле.

В Ее руках ножка бокала, словно балерина на пуантах, выполняет свое вращение. Но эта балерина столь же хрупкая, как и Она сама. Балерина не может вечно поражать своей грациозностью. Она расплескивается и фатально заканчивает движение. Так случилось и в этот раз. Ножка бокала высвободилась из Ее пальцев и слетела с края стола. Пока Ее глаза жадно скользили по написанным словам, капли рассыпались гранатовыми зернами по деревянному полу и перемешались с зеркальными осколками. Она резко повернула голову, холодными пальцами страх прикоснулся к ее спине. Сегодня не так. Не так , как вчера. Завтра Она забудет слова, раскроет шторы и сожжет деревянные крылья. И только будет помнить, как падал бокал, эту мелодию звона осколков и красные зерна граната раздавленные в ладони.

У тебе десь там сніг такий, як в мене.
У тебе десь там дим, що відчуваю досі.
Замерзлі ноги в мене, як і в тебе,
Бо вийшли з грудня обидвоє босі.

Камінні нетрі.Брудом обростаю.
Й мнеі вже нікуди тікать.
Єдина стежка йде до краю.
Мені ж на неї вже не встать.

Нехай це "десь" наблизиться хоч трохи,
До того "десь", де мерзну я.
Пришвидш хоч трохи совї кроки.
Триванням миті завершиться хода.

Ти на ковток повітря схожий,
Що застрягає в горлі без пуття.
І зупинитись я невзмозі, може,
Залежна я тепер без вороття.

Так мы в жмурки с тобою играем
И игра, как дуэль - на двоих.
Только тут иль вдвоем исчезаем,
Или жизнь примет нас за своих.

День за днем: то ты дальше, то ближе.
Ты не бойся, я даю тебе знак.
Подходи же скорее поближе,
Ты же знаешь поймать меня как.

Но с повязками мы на глазах
И нам чувствовать нужно остро,
А то можем теряться в лесах.
От забвенья слепы мы просто.

Ты прими мой подарок, Икар,
А себе - заберу твои строки.
Эти крылья даю тебе в дар
Не теряй их, ведь боги жестоки.

Эти крылья помогут спастись
В жмурках-сумерках наших исканий.
Ты не бойся, живу я без них.
Маска глаз все ж не скроет признаний.

Я когда-то искала в толпе.
Я когда-то бежала прямо.
А сейчас уже бег во мне.
И замкнулась в себе я упрямо.

Я когда-то бежала в толпе,
Разбивая руками преграды.
А теперь та толпа во мне
Разбивает мои награды.

Робко тихим шагом назад.
Тихо-тихо идут отряды.
"Левой! Левой!"- командует Ад.
Там отрядам давно уже рады.

В том отряде шагаю и я.
В ряде первом: то справа, то сзади.
Позади все ликует толпа.
Йодом радость течет на их раны.

С криком-страхом вперед на закат.
Я бросаю последние взгляды.
Незаметно уходит отряд
И не вручат уже им награды.

Пройди цей шлях, допоки пісок ще біжить,
Завісу зірвавши з очей.
Немає кінця, є початок ночей.
Зміни ніч на день, що сніжить.

Ти піщинці не дай здійснити падіння,
Бо вона це розцінить як смерть.
Зупини в собі час, розімкни круговерть
І не стань у полоні ведіння.

П'ять хвилин до весни, з тремтінням світанку,
Я повіки твої підійму.
Тихим кроком впритул підійду
Й вип'ю смуток з очей до останку.

Молінням зоряного неба
Надвечір я прийду.
До купи слів додам "так треба"
І погляд твій долонею візьму.

За тихим шепотом ведінь
Зникають марнотливі дні.
Твої слова - твоя лиш тінь.
А ти чи є? А може й ні.

Травневий погляд льодяний
Крізь тлінь і подив ночі.
Та може подив був той мій?
А ти подумав темрява тріпоче.

Десь я сказати не змогла.
Ескізом падав сніг на плечі.
А ранком стелиться імла,
Та я прийду, прийду надвечір.

Холод

Выхожу на дорогу. Позади снег, впереди снег. Становится холодно, и терпнут пальцы на руках,. Холод добирается до самых суставов руки. Ощущение будто ладонь под давлением сжимает неизвестная мне сила. Но я не хочу сопротивляться. Я наоборот продолжаю идти по снегу медленно, будто мои ноги вязнут в этой холодной массе.
Из-за того, что вокруг стало очень тихо, мне кажется, что я отчетливо слышу, как усиливается мороз. Он, подобно свисту, пронизывает всю меня и попадает куда-то глубоко в мой разум. Он находит там то, что я так тщательно давно скрывала, доставая все своими ледяными щупальцами всем напоказ. И от этого становится еще более скверно. Это не та зима, которая «серебрится», «блестит», «звенит». Тут что-то другое. Что-то, что притягивает тебя , будто к какому-то центру, к точке из которой эта зима берет начало. И чем ближе приближаешься к ней, тем отчетливее начинаешь осознавать, что обернуться уже невозможно.
Окаменевшими пальцами я беру замершую груду и бросаю впереди себя, в надежде проверить, что там дальше. Самообман… бессмысленные действия, растрата энергии… все это приводит к тому, что я уже начинаю холод подпускать к самому сердцу. Стрелка моего метронома под тяжестью гири передвигается с необычайно медленной скоростью. Перед глазами толи небо, толи земля. Белое и белым по белому. Все уже спуталось. Неожиданно вспомнилась вчерашняя чашка кофе, обрывки фраз, «позвоню…» - кто? куда? Причем тут вообще это?
Уже не важно. Я уже не ощущаю рук, но и холод я уже тоже не ощущаю. Мне хочется спать. Может так и лучше. Ветер… помню, ветер бросил мне в лицо снежную пыль и веки сами невольно закрылись. Темно и только этот свист…Он был совсем рядом или даже уже во мне. Чья-то теплая рука легла мне в ладонь.
Я отчетливо ощущала тепло, что пыталось вытащить меня из этого «центра». Но тщетно. Этого уже было мало. Зима приняла мою дань. И мне ничего не оставалось, как обнять ее за острые края…

Твої листи без подиху троянди

Десь на перетині століть,
Поміж нетривких чекань,
Десь промайнула мить,
Що більш не буде цих тривань.

Твої листи без подиху троянди
І я не можу потримати їх в руках,
Але нехай…я знаю чого вони варті,
Бо йду у ніч із посмішкою на вустах.

Але мені замало цих примар,
Короткочасних зустрічей в безодні.
Вже забагато таких мар.
Мої ж бажання в край природні.

Ти прораховуєш, а я чекаю.
Без сумніву ввіряюсь часу я.
І в млявості десь правду я шукаю,
А це лише ведіння, відчуття.

Навряд в собі я відшукаю правди,
Бо скоро прийде день, коли
Листа із подихом троянди
Надішлю я та не тобі….

Пустота

Как страшно умирать от жизни,
Окрыв ключем квартиры пустоту.
Задвину шторы я на окнах поутру,
А мелкий дождь, ты просто в окна брызни.

Я пустоту шагами измеряла,
А за окном менялись день и ночь.
И в чашке чай уже менять не стала
Он просто понемногу испарялся прочь.

Я не люблю, когда немеют пальцы,
Я не могу сидеть у запертой двери
И знать, что в сотый раз хотят зайти
Не те, кто ежедневных мыслей бранцы.

Я засыпаю...меня сдавили стены комнат
Мне кожу просто разьедает тишина.
Здесь даже рядом умирает холод,
Тут нет людей, здесь околевшая зима.

Уже не страшно, и захожу я босой,
И подожгу листы всех строк унылых.
Мы как всегда в таких моментах просим
Дай Боже пережить мне то, что побороть не в силах...

Ты знаешь? @>---

Ты знаешь где люди касаются звезд?

Где вместе с рассветом приходит беспечность,

Где запах травы, позолоченых роз,

Где молвишь ты шепотом вновь «бесконечность»…

Здесь шерох вол, как элексир мечты,

Сплетение рук и есть сплетеньем жизней

Здесь чувства светлы, а слова просты

И не бывает в душах горьких мыслей

Тут Азраил заснул глубоким сном

Тут на щеках блестят лишь только росы,

Тут мяты лед напомнит обо всем

И не оставит по себе вопросы.

Забудь здесь все, что бьет ключом порой:

Похмелье снов, дневную буфонаду.

Но не забудь здесь сладкий поцелуй с луной,

Оставленый на память твоей Ладой.

Тишину шагами мерим…

Нужно уметь выбирать свой камертон. Если он начинает тебя обманывать, значит, его ложь непременно станет твоей. И к сожалению многие только через время понимают, что вовремя заменил бы фальшивые ноты и какофонии можно было избежать.

Мы уже привыкли к этому диссонансу, нас каждый день уверяют в том, что так должно быть. Мы перестаем слышать фальшь, все вокруг гармонично и мелодично. И старый шарманщик, что продавал на углу улицы музыкальные инструменты, закрывает свою лавку, все обходятся теперь без них.

И в конце своей симфонии ты остаешься один . Дописывая последние ноты, ты вдруг вспоминаешь про свой камертон, но к сожалению твою музыку уже стали проигрывать. И симфонический оркестр захлебывается нотами. Возможно там , где-то в глубине оркестра, сидит седой скрипач и слезы его скрипки падая , отзываются хрустальным, хрупким , но нежным звуком. Но этот звук одинок и его никто не слышит. Ты кричишь: - Ну вот же он, вот! Он мой! Это я ! Неужели вы не слышите! Я писал его не для себя – для вас! Я- это он! Он лейтмотив моей жизни!

Но он все отдаляется и отдаляется дальше, куда-то глубже в хаос звука. И ты сам уже перестаешь его слышать. И вот уже приближается последняя нота. И ты пытаешься сказать, что: --- Ведь вы все слышали, слышали! Скажите, что слышали? Она была! Моя скрипка была! Была!

А вот эта последняя , с насмешкою разбивается о глухую стену, о такую же , о которую ты разбивал множество чужих…

Воцаряется тишина. Тебе больше ничего не остается, как только мерить тишину шагами … У тебя больше нет возможности слушать. Все уже сыграно.

И вот один, посреди пустой комнаты , а в руках у тебя немой камертон…

31.05.11

Город без солнца

Город без солнца, где я.
Острые спины горбатых домов
Пятятся в небо за зря.
Им не сорвать безымянных оков.


Между тенью теней, меж паролей
Все становится проще дышать
Не хочу я , чтоб проще в неволе
Я сложнее хотела летать.

Я до центра дошла лабиринта
И стоишь посреди вновь одна,
То, что дальше - сквозь стену не видно,
А за стенкой всего лишь стена.

Ты не выйди, в тот Город без солнца
Тихо бросит тебя он ко сну.
Ты зайдешь в лабиринтные кольца
И увидишь себя там одну...

Ветер

Мимо воли начинаешь слышать ветер. Нет… он не тревожит… Он просто живет с тобой рядом. Когда с ним просыпаешься ты можешь думать только об одном…

Мечта начинает становиться частью тебя. Порой она даже переходит в тихую паранойю . Потом даже начинаешь не замечать, что она не осуществляется, но тебя это больше не тревожит, ты просто начинаешь жить не вопреки, а благодаря…Она как еще не открытый наркотик: попробовав раз, ты уже не представляешь жизни без нее. И чем больше ты начинаешь думать о ней, тем сказочнее и эфимерние она становится.

Каждый день ты пытаешься сама себя переубедить, и говоришь: «Ведь все возможно…Начитаешься книжек и синдром «Екзюпери» обостряется. А кому как не вам знать, что книга – самая большая ложь: «верить всему –край безумства…» Поэтому нельзя никого подпускать к себе близко, и не потому, что вы хотите уйти от окружающего мира, замкнутся, закрыть себя от всех и от всего, а просто потому, кто бы не вошел в вашу жизнь, пускай даже мимо своей воли пытается ее изменить. Но право менять свою жизнь имеем только мы сами. Ничья другая рука не должна коснутся этого зыбкого белого шелка.Но когда у нас ничего не получается, мы начинаем придумывать мечту, для осуществления которой, начинаем жить…

Шаг вниз – обнимусь я с ветром.
Взгляд ввысь – и уже далеко.
Стук в такт – вдруг покажется бредом.
Жить так и дышать не легко.

Я уйду – не оставлю и жалость.
Я скажу то, что все ерунда.
Все слова - пусть минутная слабость,
Но конец одинаков всегда.

Просто забыть – остановить дыханье.
Просто закрыть – не узнать никого.
Просто шагнуть – и уйти в изгнанье,
Чтоб не видеть и не знать ничего.

И потом я пройдусь светом,
Хоть понять это все не легко.
Шаг вниз- обнимусь я с ветром.
Взгляд ввысь – и уже далеко…

С закрытыми глазами

Кто тебя просил открывать глаза? За тихим шорохом первого и последнего полета осенних листьев , почему-то услышала шум теплого прибоя и… открыла глаза. Обман! Сплошь обман, который пьянит всякого, кто каждый день проходит мимо тебя, он обволакивает своими вязкими объятьями, заманивая в логово лести и лукавства, из которого обратной дороги нет. Страшно то, что там хорошо. Мы начинаем говорить, что это та жизнь, которую ми искали, которую мы выбрали, и которая дарит счастье. А ведь счастья тут нет! Вспомни о чем мечтал ты в детстве, чем грезил в юности, что занимала твои мысли по ночам, когда теплый июльский ветер бился об твое окно, пытаясь ворваться в твои мысли. Реальное Сейчас похожее на парящее Тогда? Конечно Нет! Обман… Слова пытаешься отпустить вверх, а они разбиваются об землю распадаясь на тысячи ненужных и пустых. А тут еще и открыла глаза… Закрыть скорее вуалью и никому не показывай. Черные кружева успокоят их блеск и тебя перестанет мучить один и тот же вопрос. Они вокруг тебя все лгут. Да, кому-то выпадает счастье найти Заброшенного С Открытыми Глазами, но на них не стоит равняться. Я не верю в предназначения = это фарс для тех, кто находит для себя утешение в этом обмане. За глаза, в глаза… какая к черту разница! В книге уже композиция создана, сюжет написан, и слова в нем не нам переставлять. Цветов тоже нет, не обманывайся. Закрой вуалью глаза и ты поймешь, что такое настоящий цвет. Он не яркий, он не красочный…нет… он просто твой. Слушай себя и не открывай глаза. Вуаль – это то, что даст тебе еще раз почувствовать , что было в юности, вспомнить про то, что прячешь ты в потайном кармане с левой стороны и наконец то, что можно увидеть только сквозь легкие черные кружева…